allergen

Часть 1.
Часть 2.

Часть 3.
Глава 19."Обманули дурака на четыре кулака." Глава 20. Дачник.
Глава 21. Она нас и в шампанском. Глава 22. Контригра.

Глава 23. "Нет, ребята, всё не так!"

Наконец, Плоткин словно бы очнулся и стал делать нам с Санькой странные заманивающие знаки. Мы переглянулись и пошли за ним. Идти пришлось недолго — всего лишь в ванную, переполненную розовым цветом и вообще похожую на женское нижнее белье времен развитого социализма в отедельно взятом сельпо.
Плоткин включил воду, а мы приблизили уши к его губам. И вот что услышали под журчание струй:
— Зря вы не дали мне выброситься с балкона! Это ваша ужасная ошибка! Меня вы все равно не спасли, а себя погубили! — тут Эфраим зачерпнул пригоршню воды и жестом молящегося мусульманина умыл распухшее от слез лицо.— Теперь вам придется убить меня!
— За что? — строго спросил Санька.
— Чтобы обрубить концы.
— Знаешь что, Плоткин,— гордо сказал Санька.— Мы офицеры, а не резники. Правда, Боренька? Сам свой конец руби. Так!
А я забеспокоился. Что-то шло не так. Что-то тут было не то. Плоткин же, подкатив глаза к потолку, готовился сказать что-то очень важное, да все никак не решался. Я попытался ему помочь:
— Почему ты так боишься Ронена?
Плоткин вдруг захохотал дурным голосом. В небольшой ванной комнате его смех резонировал и казался слишком громким для одного человека. А потом он вдруг зашептал:
— Убейте меня! Я не выдержу пыток! Я сразу скажу, что это вы во всем виноваты! Но мне не поверят и будут пытать — где деньги, Плоткин! А вас все равно поймают, не смотря ни на что, на всякий случай, и тоже будут пытать. И все мы в конце умрем! Мучительной смертью. Так чего ждать?
— Не ссы, Плоткин! — приказал Санька.— Ты только вымани Ронена в Москву, а тут уж мы посмотрим кто кого пытать будет! Я одного старичка знаю... Кстати, из ваших. Яков Лазаревич Гольдфельд. Еще при Сталине начинал. Он сумеет.
— Да при чем тут Ронен,— махнул рукой Плоткин. — Плевал я на вашего Ронена! Тут все гораздо хуже. Потому что, как только я все расскажу, вы уже одной ногой на том свете! Вы же не догадываетесь, чьи деньги увели?! Вы уверены, что хотите слушать?
Мы с Санькой переглянулись и синхронно согласно кивнули. Мы не догадывались и хотели знать. А стоять одной ногой на том свете нам уже приходилось. Ничего страшного, даже тонизирует.
— Так вот! — торжественно и нервно сказал Эфраим. — Это — деньги... — он замолчал и потыкал указательным пальцем вверх. — Поняли?
— Предназначались для пожертвования на синагогу, так? — догадался Санька.
А я просто промолчал. Не нравилось мне все это. Не так все шло, не туда. Я даже огляделся в поисках дохлой собаки.
— Путина это деньги! Путина! — злобно заорал Плоткин. — Ну какой же ты все-таки тупой, ну сколько можно намекать, ну Боже ж ты мой, как мне все надоело! Лично Владимира Владимировича это деньги, ясно? А ваша сообщница их стырила! И что теперь делать?
— Не пизди,— спокойно, строго и уверенно сказал Санька.
А я вдруг понял, что все принимает совсем уже другой оборот. И я не хотел идти в ту сторону, в которую меня гнали обстоятельства. Это была плохая, неправильная сторона.
— Я не пизжу ни разу,— ответил Плоткин с достоинством.— Покойная Ревекка Ашкенази, зихрана ле враха, встречалась с тутошним президентом, когда он был в Германии. И они обо всем договорились. Путин выделяет под Биробиджаном территорию, с полтысячи квадратных километров, сроком на сто лет. Подводит коммуникации, ставит комфортабельные бараки...
— Где эти квадратные километры? — скривился Санька.— Кому они там нужны, кто будет давать такое бабло за какие-то сраные пятьсот квадратных километров?
Я с ужасом понял, что все это правда.
— Они могут,— прошептал я.— Для наших геронтов это огромная территория, больше Голанских высот. И что дальше, Плоткин?
— А всё. Ничего дальше. Путин все, что обещал — сделал. Обустроенная территория ждет своих евреев, чтобы спасти их от арабских топоров, когда все начнется. А Путин ждет своих денег, которые завтра должны были быть переведены на его личный швейцарский счет. А мы с вами ждем своих палачей,— он выключил воду и сгорбился на краю ванной.
Раздался сильный стук в дверь. Мы переглянулись. Санька сжал зубы и вытащил пистолет.
— ОМОН? — спросил я.
— Скорее, Альфа,— сказал он, подумал и приставил пистолет к виску.
В дверь колотили все сильнее, затем раздался скрипучий низкий голос:
— Не стреляй, сынок!
Что-то тут было не так.
— Ну и методы у вашего спецназа,— удивился я и пошел открывать дверь.
Я распахнул ее, и сразу получил сильный удар в лоб. Впрочем, не настолько сильный, чтобы потерять сознание. Но я все-таки решил, что его потерял. Потому что передо мной стояла Ревекка Ашкенази с огромной клюкой, которой она и колотила сначала в дверь, а потом попала мне по лбу. Самое ужасное, что ее рыжие волосы падали на горжетку из рыжей собаки, пусть даже большинство и сочло бы это дохлое животное — лисой.
Старуха посмотрела на меня глазами разного цвета, улыбнулась и сказала на чистом русском языке:
— Привет, Мутант!
— Шалом, Ривка! — вежливо ответил я.— Мы уже там. Или это ты — тут?
Старуха натужно закрепела. Постепенно я понял, что это у нее такой смех:
— Вижу, касатик, что ты знавал на Святой Земле мою сестру. А я — Вероника Николаевна, бабушка Светика и ведьма. С Ривкой нас разлучили в детстве, когда родители разошлись и поделили нас, девочек-близнецов. Я с папой-большевиком осталась в СССР, а матушка увезла Ривку в Палестину, строить коммунизм там. До сих пор помню, как матушка, плача, садится на помело, берет на руки Ривку, а меня отец к ней не пускает, на руках держит, крепко прижимает, даже щеку значком ОСОАВИАХИМа мне расцарапал.